Одна сторона ада

Одна сторона ада

Анастасия Жарова (УСЬКА)

То, что с ним произошло, никак не могло быть реальностью. Скорей, страшный сон. Наваждение. Он сидел на лавке в центральном парке и вспоминал. Пытался понять, что же все-таки произошло. Он очнулся в саркофаге. Плита, прикрывающая его, была сдвинута, и сверху на него смотрела луна, слишком большая, слишком желтая и слишком полная. Ветер гулял по всему телу. И он ничего не помнил. Совсем. Ни как он тут оказался, ни кем он был. Он вылез из саркофага, который, как оказалось, стоял на полуметровом пьедестале. Его окружало кладбище. А точнее это было поле, на котором вразброс торчали покореженные и проржавевшие кресты. Никаких могил, никаких надгробий. И лишь с одной стороны виднелся темной стеной лес. А в остальные стороны простирались кресты, кресты и кресты до самого горизонта. Их возраст, как видно, был различен; некоторые были гнилые до такой степени, что накренились почти до самой земли, а на блестящей поверхности других еще играл лунный свет. Ночь была светлая, но исходя из обстоятельств, не казалась романтичной. Выбор был невелик, и он двинулся к лесу. Что он точно помнил из фильмов, так это то, что нападают всегда сзади, а сейчас он в безопасности себя никак не чувствовал, поэтому постоянно оглядывался. И он что-то заметил Что-то выползало из-за саркофага, в котором он только что находился. Это… это было… это была женщина. Но передвигалась она очень странно. Человек в силу своей физиологии так передвигаться не может. Она вроде как и ползла, но в тоже время земли не касалась. Сначала создавалось впечатление, что она крадется, как кошка, далеко выбрасывая руки вперед и как бы подтягиваясь. Но когда она выползла из-за саркофага полностью, это ощущение разрушилось. Она остановилась. Одна ее нога была по-лягушачьи выдвинута вперед, колено находилось примерно на уровне уха. Вторая оставалась сзади и стояла на колене. Грудь лежала на земле, руки вытянуты вперед. Она находилась в тени саркофага, и поэтому разглядеть ее было сложно. Черная, обтягивающая одежда, белое лицо, белые пальцы, выглядывающие из перчаток, голые ступни ног. Лохматые волосы, собранные в хвост. И большие, слишком большие глаза, смотрящие, не моргая, на него. Некоторое время они так и смотрели друг на друга. Он - стоя, она - с виду в не особо удобной позе лежа на земле. А потом она засмеялась. Этот смех был схож только со скрежетом металла по стеклу. Высокий, непрерывный. При этом ее язык, вывалившийся изо рта, который, кстати, оказался тоже слишком широкий, метался из стороны в сторону, чуть не касаясь земли. И он побежал, чувствуя, как впадает в панику. Но сейчас это было недопустимо. Если он, не дай Бог, заблудиться в лесу, который всё приближался, что он будет делать тогда? Но ужас брал вверх, и ноги сами несли его вперед. Кто это? Что это?? Смех все раздавался сзади, но не становился тише. Как будто она его преследовала, но он не слышал, чтобы она бежала за ним (или ползла?). Вот и лес. Ему повезло, прямо на его кромке начиналась дорога, которой на кладбище не было (на нем даже заросших тропинок не было). Как только его ноги коснулись асфальта, смех прекратился, и он почему-то остановился, и впервые оглянулся. Ничего не было, только кресты и вдалеке саркофаг. «Ссссс-с-с-с…» - с двух сторон из леса раздался полу-свист полу-шипение, и он снова побежал. Лес скоро кончился, и начался город, в парке которого он сидел сейчас. Начинался рассвет. Солнце уже полностью вышло из-за горизонта, но находилось далеко на востоке. На дорожке ворковали голуби. Он думал, куда бы ему теперь идти. Он ничего здесь не знает, не помнит где его дом. «Нужно проверить карманы, может найду какие документы». В нагрудном кармане рубашки оказался небольшой ключик с брелком. «Дом, милый, новый дом» - гласила надпись на брелке. Банальная фраза, но только откуда тут «новый»? Дом не может постоянно оставаться новым. Он встал, чтобы проверить карманы джинсов. И в этот же момент с дерева, стоящего на другой стороне дорожки свалилась все та же женщина. Он хотел было опять бежать прочь отсюда, но натолкнулся на стоящую рядом урну и плюхнулся на землю. Теперь-то он мог ее рассмотреть и понял, как ему повезло в первый раз, когда она находилась в тени. Глаза у нее были не большие. Просто у них не было век, такое ощущение, что их давным-давно аккуратно срезали лезвием. Такое же ощущение производил рот, разрезанный от уха до уха. Но никакой запекшейся крови; раны (если это были раны) были старые, зарубцевавшиеся. Как и в прошлый раз, показавшись полностью, женщина остановилась и следила за ним. Сначала она сидела на корточках, но потом ее грудь начала опускаться к земле. Приняв невообразимую позу, оперевшись на локти, она начала скрести пальцами землю. Рыхлая земля забивалась под желтые обломанные ногти. Она завораживала. Хотелось бежать, кричать, но он не мог. Он просто смотрел в ее глаза, лицо и не мог отвести взгляд. Она начала улыбаться. Через порезы на щеках были видны все зубы, мышцы… Она напоминала ящерицу. И снова начался смех. Опять показался чудовищно длинный язык со свисающими с него нитями липкой слюны. Для него это был как сигнал к бегству, выводящий его из транса. И он снова побежал. Но сейчас он слышал, как она скачет за ним. Слышал, как разлетается из-под ее ног и рук земля. Он не оглядывался, но все равно чувствовал, как она прыжками его догоняет. Она уже не смеялась. Теперь он слышал ее голос. Скрипучий, резкий, такой же, как и смех:

- От меня ты не убежишь. Я все вижу. Я не могу сомкнуть глаз, и поэтому я все вижу. Вижу. Я тебя всегда буду видеть.

Из парка он выбежал на дорогу. Солнце светило ему в спину, и он увидел, как над его тенью в прыжке взмывает ее тень. Сейчас ее ногти вонзятся в его спину, раздирая рубашку, и зубы вопьются в шею. Он знал, что уже не сможет от нее убежать, и поэтому упал на колени и перевернулся на спину. Он не хотел, чтобы на него напали со спины. Но тень, голос – все исчезло. Как будто и не было. Он сидел посреди дороги и смотрел на начинавшее свой путь солнце. Из-за поворота медленно выползла машина. И только сейчас он увидел идущих по тротуару людей. Он поднялся, отряхнул зад, подбежал к миловидной блондинке в небесно-голубом платье в белых цветах.

- Вы не видели только что ничего странного? – он смотрел на неё расширенными от только что пережитого страха глазами. Эту девушку можно было назвать совершенством. Нежная, розовая кожа, румянец, полные губки, фиалковые глаза... Но…

- Что? – она улыбнулась, и он отшатнулся. Он уходил, так и не ответив на ее вопрос. Уходил прочь от этой насквозь гнилой, черной улыбки, столь неожиданной и поэтому пугающей. А она повернулась и, как ни в чем не бывало, пошла дальше. Ну что ж, сейчас можно и проверить карманы джинсов. Сторублевая бумажка и еще одна: «Пропускной билет»: надпись «42 круга» неразборчивая печать и подпись. Лучше оставить при себе, пока не выяснил, что это. Куда-то нужно идти, что-то делать. Решить, что вокруг происходит. Сложно, как все сложно. «Коленки все еще дрожат. Интересно, волосы еще не поседели? Кстати, нужно найти зеркало. Я ведь даже не помню, как я выгляжу», - подумав, он пошел вдоль дороги, смотря на лица проходящих мимо людей и боясь к ним подойти.

- Дом. Милый, новый дом! Моментальная лотерея! Хотите выиграть квартиру? Подходите, покупайте билеты. Один билет – один шанс! Всего пять рублей! Спешите, пока ваш шанс не купил кто-нибудь другой! – паренек в смешной оранжевой панаме стоял у лотка с лотерейными билетами. В этом городе, видимо, никому не нужен был «милый, новый дом», и никто к нему не подходил, но парень как будто бы этого и не замечал. Он проверил наличие ключа в кармане и подошел к лотку.

- Мистер, хотите попробовать?

- Ну что ж, давай, - он протянул сторублевку и получил сдачу в 95 рублей и билет.

- Вам не повезло. Сожалею.

- Ничего. Как-нибудь в другой раз повезет.

- В этом месте? Сомневаюсь...

- Где находятся квартиры, разыгрывающиеся в лотерее? - спросил он, уже не обращая внимания на странности.

- На другом конце города, где строятся дома. Это место легко найти, это единственное место, где что-то строят.

- А название есть у этого места?

- Просто Стройка.

- Спасибо.

Он уходил, а паренек начал снова выкрикивать свою однообразную речь. «Что ж, нужно съездить на эту стройку. Может к какой-нибудь квартирке и подойдет мой ключ». Слева от него лежала дохлая, уже начавшая разлагаться псина. А в ее кишках копошились два грязно-коричневых крольчонка, с увлечением отбирая друг у друга кусок печенки, а может и не печенки. Не силен он был в анатомии, тем более животных.

- Какая гадость. В этом месте все построено на нелепости? – он поспешил убраться от этой малоприятной картины, – и не только на ней… Через дорогу висела вывеска Кафе «Мальвинка». Нет, есть ему сейчас точно не хотелось. Он пошел к автобусной остановке в надежде среди маршрутов автобусов найти остановку Стройка. Здесь висела карта города, абсолютно круглого, расчлененного нитями дорог. А вот и нужная остановка, но из-за формы маршрутов, принимающих форму самого города, придется делать большой круг, чтобы до нее добраться. А также нужна будет еще и пересадка. Он подошел к скамейке и сел. Неизвестно, когда подойдет автобус, расписания тут нет, а силы может еще пригодятся… в таком-то месте. Вдоль дороги тёк небольшой ручеёк зеленоватой жидкости и впадал через водосток в канализацию. Что там под землей? Если здесь, на улицах, днем все кругом наполнено ужасом, то что будет там, где никогда не бывает света? Почему кошмар господствует именно во тьме? Чем она так пугает? Он не хотел этого знать. Может только он не понимает, что вокруг происходит? Может во всем городе единственное, что ненормально, так это он? Может это обычная жизнь для этих людей? И только он один не может с ней смириться? Только его все это пугает? Сколько вопросов и хотя бы один ответ. Вокруг никого не было. Люди не подходили на остановку, никому никуда не было нужно. Спустя какое-то время он увидел подъезжающий автобус, желтый сверкающий на солнце. Двери остановились прямо напротив него и легко разошлись в стороны, без всякого треска, скрипа. Он поднялся по ступенькам и сел рядом с окном, бросил последний взгляд на остановку. Может он тут больше никогда не появиться... Там опять была она. Она! Она его ждет! Она его преследует! Она сидела на крыше остановки, свесив ноги вниз, и улыбалась ему. Ее рука поднялась к лицу, пройдя вдоль пореза, идущего от угла рта, коснулась глаза. Большой палец с силой надавил на него. По щеке побежала струйка белой жидкости. Она все еще улыбалась, она дразнила его. И только тогда автобус тронулся. Он стоял слишком долго, как бы не давая ему возможности отвести взгляд, уйти он нее. Весь мир будто был против него. Именно мир, а не люди. Он не мог их воспринимать как живых существ. Они были похожи на кукол, которые только сидят и наблюдают. Нет, в этом месте точно не все нормально, даже для этих людей-кукол, просто они об этом не думают, не могут думать. В автобусе было еще человек шесть, и почти все видели эту картину на остановке, но никто не проронил ни звука, даже не изменился в лице. Они продолжали свои пустые разговоры. Как ни странно, но прежнего ужаса он не испытал. Автобус давал хотя бы какое-то чувство защиты. Небольшое, даже скорее всего мнимое, но может именно это ему сейчас и было нужно: немного времени для отдыха. Он уже устал бояться, но не бояться он не мог. И поэтому сейчас он отдыхал, находясь в более или менее спокойной обстановке. Минут через тридцать он доехал до своей остановки. Половина пути уже пройдена. Он вышел. А автобус уехал. Как и в прошлый раз людей на остановке не было, и он опять сел на лавку в ожидании продолжения своего пути. Автобус подошел довольно быстро. Выглядел он намного плачевнее, чем предыдущий. Краска облупилась и во многих местах был виден лишь ржавый металл. Фары, стекла покрывал толстый слой грязи. Было не понятно, как водитель может видеть дорогу, как он вообще может видеть хоть что-то. Двери со скрипом разошлись, и на него пахнул душный и зловонный воздух. После некоторого колебания он преодолел три ступени и был в салоне. Он очень не хотел ехать в этом автобусе, но сомневался, что другие здесь будут ходить, поэтому выбора у него не было. Вокруг были разбросаны газеты и все заляпано грязью, людей не было. Закрыв рот и нос рукой, он подошел к окну и аккуратно, пытаясь как можно меньше касаться чего-либо, открыл его. В автобус влетела порция свежего воздуха. Через какое-то время к запаху он привык, ну или почти. Но, когда он увидел источник этого запаха, то вдруг ощутил его с еще большей силой. С задних сидений вылез прокаженный, больше его никак нельзя было назвать. Вся его кожа была покрыта ужасными язвами. Хотя кожей ее назвать можно было с большим трудом. Все его тело , точнее видимые его части, покрывала смесь из крови и желто-белого гноя. Тусклые оранжевые глаза с тоской взглянули на него и прокаженный двинулся к дверям автобуса, подъезжавшего к остановке. При торможении автобус качнуло и прокаженный схватился за поручень. Он закашлял, выплевывая сгустки жидкости на стекла дверей, которые спустя несколько секунд раскрылись. Его рука отпустила поручень, оставив на нем при этом два пальца, а за рукой потянулись нити гнилых сухожилий. И прокаженный ушел. От этой картины его шатнуло, и только мысль о том, что пальцы, те самые, что сейчас были приклеены к поручню гноем, успели пройтись до этого по всему автобусу, удерживала его на ногах. Он стал еще тщательней сторониться всей этой грязи. Он отвернулся от того места, где только что стоял разносчик заразы, но запах все равно напоминал о нем. Наверно он еще не скоро выветрится. Этот мужик скоро издохнет, но его аромат сможет его пережить и еще передаст привет не одному пассажиру этого маршрута. Кстати, что касается пассажиров. С того момента, как он сел в автобус, ни один человек в него не заходил. На остановках тоже никого не было. Он доехал до Стройки и вышел. Почему человек обычно не ощущает запаха воздуха? Как было приятно вдохнуть в себя легкий ветер, запах города, выхлопных газов. Он почувствовал себя свободным. Вот-вот и он сможет взлететь. После темного, душного автобуса город казался райским садом. Но ненадолго. На остановку стали подходить люди, по дорогам проносится автомобили, и воздух начал терять свой запах, улица свое молчаливое очарование, и он потерял свою способность летать. То, что он увидел, Стройкой назвать было нельзя. Может когда-то, но не сейчас. Перед ним возвышался многоэтажный дом. На всю Стройку он был один. Но зато какой! Во все стороны он простирался на необъятное для глаз расстояние. Казалось, ему нет конца. Это ощущение также придавала его чуть округлая форма, из-за чего не было возможности увидеть концы дома. Может, он был круглой формы? Он не мог этого сказать. Прямо перед ним был вход в здание, единственный на всю эту махину. Он еще раз окинул взглядом стены, покрытые бесчисленными окнами, и двинулся к дверям, а может и навстречу ответам на его вопросы. Довольно милый холл. Бежевые обои, бордовый ковер, картины, высокие, пушистые пальмы по углам, мягкое освещение, портье… Как ни странно, но единственный человек в помещении, помимо его самого воспринимался, как предмет мебели. Может, дело в дежурной, неестественной улыбке и наигранном дружелюбии в глазах? Он подошел к этому светящемуся от радушия манекену. Было ощущение, что если он к нему обратится, то тот все равно будет продолжать стоять и тупо улыбаться. Но он всё же решил спросить:

- Здравствуйте. У меня смутное подозрение, что этот ключ от одной из здешних квартир... Вы мне не поможете? – при этом он вытащил ключ из кармана и показал портье.

- Конечно-конечно. А вы быстро добрались. Я вас ждал позже. Может быть завтра. Ну что ж, идёмте.

Портье пошел вдоль холла. После некоторого колебания он пошел за ним. В конце холла была дверь, от которой в три стороны расходился бесконечный коридор. Все те же бежевые стены и бардовый ковер. Только теперь во все стороны тянулись ряды белых дверей, ничем друг от друга не отличающихся и не имеющих даже номеров. Они свернули налево и прошли несколько шагов. Только когда портье остановился, он увидел лестницу, начинавшуюся внезапно, словно в стене была дырка - ни намёка на дверной проём. Поднявшись на два этажа, он поинтересовался наличием лифта.

- Нет. Лифта у нас нет. Но, я надеюсь, вы в состоянии подняться сами на одиннадцатый этаж, - голос портье не выражал никаких эмоций.

- Думаю, что в состоянии.

Поднимались они молча. Его мысли были заняты воспоминаниями сегодняшнего дня. Близиться ли его конец? Или еще одно жуткое продолжение? Дойдя до одиннадцатого этажа, он пожелал делать как можно меньше таких подъемов и с ужасом представил, что ему здесь придется жить. Портье снова вышел в коридор. Еще минут пятнадцать они блуждали вдоль этих дверей, ковров... Потом спина, весь путь бывшая перед его глазами, резко остановилась, из-за чего он чуть не наткнулся на неё, а портье уже развернулся к нему и сказал:

- Мы пришли.

Опять блеснула его дежурная улыбка, и он пошел обратно. Одна из этих белых дверей, с одним отличием - это ЕГО дверь, - была перед ним. Он достал ключ. Брелок изменился. На нем было написано «Матвей». Он несколько раз перевернул его, ища первоначальную фразу, но ее, конечно же, не было. Можно было предположить, что брелок незаметно поменяли, только вряд ли. Он вставил ключ в замочную скважину и повернул. Дверь легко открылась. Небольшая опять-таки бежевая комната. Без какой-либо мебели. Одни голые стены, и по правую сторону от него окно. Белые жалюзи на нем были единственным предметом в комнате. Он зашел и закрыл за собой дверь. Подошел к окну. За стеклом не открывалась панорама города, как он ожидал. В метре от окна начиналась стена с такими же окнами, за которыми были такие же пустые комнаты. Единственное, что полезное он увидел в окне, так это свое отражение, нечеткое и прозрачное, но этого было достаточно, чтобы он получил представление, как выглядит. Больше смотреть было не на что. Идя сюда, он надеялся получить ответы, а получил лишь больше вопросов. Он собрался идти к двери, но когда повернулся, то увидел сзади себя небольшой телевизор, стоящий на тумбочке. Он был повернут к двери, и Матвей (именно так он себя окрестил, потому что без имени оставаться ему не хотелось) видел его сбоку. Он прошел по небольшой дуге и посмотрел на черный экран. От кнопки включения его отделяло несколько шагов, которые он преодолел и уже поднял руку, чтобы включить телевизор, но не успел. Сзади него послышался шорох, на который он обернулся. Один. В закрытой комнате. Опять вместе с ней. Она ползла вниз по стене рядом с дверью. Ее руки опустились и уперлись в пол, вскоре с ними опустились и ноги. Все тело качнулось, опустилось на пол и завалилось вбок. Женщина перевернулась на спину, расстелилась на полу. Ее безвекие глаза смотрели на него. Он заметил, что глаза у нее глубокого бордового цвета. Сзади него зашипел телевизор. Он чуть повернулся в его сторону, но, немного поразмыслив, отошел к стене и встал так чтобы быть одним боком к телевизору, а другим к женщине. Ему очень не хотелось, чтобы у него снова что-то происходило за спиной. Телевизор включился, на экране мелькали картинки, но звука не было. Через несколько мгновений он забыл про женщину, его внимание было приковано к экрану. Он видел себя. Он насиловал детей лет двенадцати, убивал их, некоторых зарывал в лесу, некоторых просто выкидывал в мусорные баки. Бесконечная череда крови, убийств, ужаса, немых криков и его глаза наполненные жестоким безумием. В конце он, стоящий на крыше высотки и смотрящий вниз. Шаг вперед и его уже нет. Надпись на экране «Твоя память». А потом сцена на кладбище. Он убегает, но женщина на экране не смеется. Она смотрит на него бордовыми глазами. Такой же взгляд устремлен на него и с другой стороны. Ее голос так же раздается с двух сторон:

- Я твой надзиратель.

Февраль-апрель 2004 года

К содержанию