Она шла одна по тёмной улице босиком, держа в одной руке сумку, в другой босоножки и смотря себе под ноги. В наушниках на полную громкость звучали "Napalm Death", и тёплый летний дождь ласкал её тело. Ей сейчас было хорошо, и она думала, что смогла бы всю оставшуюся жизнь идти вот так по набережной, одна... И никто ей не был нужен... И мысли, эти глупые мысли о том, что хватит, пора прекратить всё это раз и навсегда одним движением руки с лезвием, эти мысли начали оставлять её. Но по известному всем закону подлости, это не могло продолжаться долго. Светофор остановил её, хотя машин не было. "Дурацкий город!" - подумала она и ступила на проезжую часть. Вдруг... "Это конец..." - мелькнуло у неё в голове, прежде чем в нескольких миллиметрах от неё пронеслась машина, возникшая словно из воздуха. Также внезапно она остановилась. - Ну что ты, как ты могла такое подумать? - услышала она такой знакомый голос у себя в голове (именно в голове, так как музыка играла слишком громко, чтобы услышать этот тихий бархатный голос). Её сердце сжалось от вновь нахлынувшей боли, и только спустя секунду она увидела, кому этот голос принадлежал. Из окрытой дверцы машины на неё смотрели два огромных горящих глаза. Этот взгляд... Он заворожил её, и ей не оставалось ничего другого, как подойти ближе... И она разглядела, чей это был взгляд... Кровь застыла у неё в жилах, ноги подкосились, и нить воспоминаний оборволась... Когда она очнулась, был уже вечер другого дня... Так она подумала... Сквозь знакомые занавески пробивался свет кроваво-красного заката. Как ей была знакома эта комната, эта кровать... Ведь это была ИХ комната, ИХ кровать... Но как?.. То, что она находится сейчас здесь - подтверждение тому, что вчерашний поздний вечер не был сном или ложным воспоминанием. И вчера она действительно видела ЕГО. Но... Не его ли она оплакивала последние две недели? Не из-за его ли загадочной смерти она так спешила к нему? Увидеть ещё хоть раз любимое лицо, прикоснуться, ощутить шёлк прекрасных волос... Но как он оказался вчера в машине? От этих мыслей у неё разболелась голова. Дверь тихонько открылась, и на пороге появилась Татьяна Григорьевна - его мать. Когда им случалось встречаться при его жизни, то они чуть ли не шипели друг на друга, как кошки. Но после смерти их любимого человека, они невероятно сблизились. Эти две недели Леся навещала свекровь каждый день. Казалось, что эта и без того худая женщина просто высохла. Черты лица заострились, волосы стали совсем белыми. И вот две женщины, не сговариваясь, бросились в объятья друг друга. Когда первый порыв эмоций прошёл, Леся почувствовала страшное чувство голода, а Т.Г., угадав её желание, сказала: - Ты ж голодная у меня. Целую неделю во рту росинки не было, шутка ли? - Что? Как неделю? - теперь она окончательно запуталась, - Я что, целую неделю спала? Здесь? - Да, милочка, - Т.Г. метнула в её сторону недобрый взгляд. Леся с удивлением на неё посмотрела, - обычно дней трёх хватает... Тут она поняла, что сказала лишнее, но было поздно - лесино внимание было приковано к последней фразе... Но на все вопросы Т.Г. ответила поникшим голосом: - Пойдём-ка на кухню, тебе бы подкрепиться. Уже на кухне за тарелкой супа Леся продолжила свой натиск: - Так вы говорите, неделю? Но как я тут оказалась? - Как-как... Добрые люди принесли. Вот, говорят, плохо стало... - отбивалась Т.Г. - Но почему не в больницу, а домой? - Да вызывала я доктора. Посмотрел, сказал, на нервной почве. Поспит, говорит, дня три и будет, как огурчик. - Но... Я шла... И вдруг машина, а в ней... - она осеклась, и слёзы закапали на клетчатую скатерть. - Ну-ну, успокойся, нам с тобой нужно держаться. А теперь ты со мной, в безопасности... - она обняла Лесю за плечи, и та начала успокаиваться. Вопросы, десятки вопросов, сверливших её мозг, постепенно растаяли, организм взял своё, и Леся, как ребёнок, уснула на плече Т.Г. Та помогла ей дойти до кровати, и через несколько секунд Леся погрузилась в глубокий исцеляющий сон. А в разгар предыдущего дня на другом конце города в подвале ветхого одноэтажного строения происходило нечто, чего не могли вообразить себе ни бабульки, сидящие на лавочке у подъезда соседнего дома, ни местные пьянчужки, пристроившиеся в песочнице во дворе, ни дворник, мерно взмахивающий метлой, так как все они и прочие жители этого захолустья наивно верили в то, что в подвале под вывеской "Стрижка собак" какие-то богачи действительно стригут своих бобиков и жучек. даже участковый милиционер обходил, будто по забывчивости, эту прочную металлическую дверь стороной. На всех словно были надеты розовые очки... А происходило там действительно что-то страшное... Внутреннее убранство этого подземелья (подвал в действительности оказывался намного глубже, чем можно было себе представить, находясь снаружи, отчего иначе, как подземельем его нельзя было назвать) вполне соответствовало классическим описаниям обиталищ чародеев, чёрных магов и прочей нечисти. Своды, необычайно высокие, подпирали каменные колонны. Стены тоже были каменными, и, как в средневековых замках, помещение освещалось факелами, прикреплёнными к стенам и колоннам. По середине возвышалось подобие стола, но длиннее и покрытое красным бархатом, спускавшимся до каменного пола. На этом алтаре лежала женщина в нижней сорочке, босая, немного полная для своих лет, с короткими светлыми волосами. Рядом с ней на маленьком столике были разложены предметы явно оккультного предназначения: чаша, жезл, кинжал и пентакль. Тут же лежали более мелкие вещи. Вокруг алтаря стояли подсвечники со свечами чёрного цвета. Казалось, всё было готово для какой-то отвратительной церемонии. И точно, в глубине зала открылась дверь, до этого незаметная, и из неё вышел человек в чёрном балахоне до пят. Лицо его скрывал капюшон, но сверкавшие в его тени глаза он не мог скрыть... Чёрный человек подошёл к алтарю, приостановился возле изголовья, несколько секунд глядя в миловидное лицо женщины, усмехнулся и начал зажигать свечи. Затем прошёл к столику, громко произнёс (даже прокричал) фразу на непонятном языке и приступил к своему тёмному ритуалу... На следующее утро Леся проснулась рано. На кухне уже хлопотала Т.Г. За эти дни они станут друг другу родными, а Леся узнает много такого, чего она не хотела бы знать никогда... После завтрака она решилась задать мучивший её вопрос. - Т.Г., я понимаю, что мой вопрос может показаться странным, даже диким, но... Вы уверены, что Миша действительно мёртв? - но, увидев изменившееся лицо свекрови, она пожалела о своём вопросе, - Простите меня ради Бога... Несу какую-то чушь... - Да нет, деточка... Не знаю, сможешь ли ты меня простить, но уж больно дорога ты мне стала за это время, не могу больше от тебя скрывать... И она рассказала Лесе такое, от чего её длинные чёрные волосы готовы были встать дыбом, большие тёмные глаза временами делались просто огромными, а лицо, и без того бледное, становилось белее мела... Ещё с ранней юности мать стала замечать в умном и положительном Мише странности. Всегда добрый и ласковый с матерью, временами он становлся грубым и неуправляемым. А после того, как она однажды увидела, что её сыночек, её кровиночка в ванной, привязав какую-то чёрную птицу за крылья и лапы, живьём потрошит её... Тут уж её терпение кончилось, и она повела сына к психиатру. Диагноз был поставлен неутешительный - юношеская шизофрения. Но дома Миша рассказал маме странные вещи. - Мамуль, ты можешь мне не верить, но когда я становлюсь злым, то я - это на самом деле не я... Ну понимаешь, - попытался он объяснить, видя непонимание и испуг на лице матери, - тебе ведь говорили, что у тебя близнецы будут? Мам, ты только не пугайся, я много знаю, чего ты мне не говорила. Похоже, слова сына произвели на Т.Г. шокирующий эффект. Откуда? Откуда он мог знать то, чего не знал никто, кроме врачей роддома и её самой? Она осталась одна, так как её муж погиб странной смертью спустя несколько дней после того, как она сообщила ему долгожданную новость. С тех пор она замкнулась в себе и посвятила жизнь сыну... Она взяла себя в руки и сделала обычное лицо, содрогаясь внутри от страха. - Но родился я один, так? - Да, - выдавила из себя Т.Г. - Ну так вот, на самом деле это не совсем так. Он родился тоже, но у нас одно тело на двоих. Он очень злой, и он сильней меня. Он хочет убить меня, чтоб я ему не мешался. Я не знаю, почему он такой злой... Миша продолжал ещё что-то говорить, но Т.Г. унесло волной воспоминаний. Она вспомнила мужа. Непредсказуемый, без остатка добр или изощрённо зол - таков он был. А потом... погиб. Так странно и нелепо... - Он был такой же, как я... - вдруг выдернули её из забытья слова сына, - но они были одинаково сильны и убили друг друга. - И... И что же делать? - беспомощно спросила Т.Г. - Молись за меня и... будь готова - рано или поздно это случится. Прошли годы, и Зверь, деливший с ним его тело, стал всё настойчивей требовать свободы, с ним всё труднее становилось бороться. И вот однажды случилось то, что должно было случится... Пока это был первый раз, и обоим это было в новинку, но если Зверь резвился и радовался в предвкушении долгожданной свободы, то Михаил безмерно страдал. Можно представить, как отражались на внешности молодого человека эти страдания. Бледное измождённое лицо, хрупкая фигурка, но взгляд - пара тёмных сверкавших глаз - выдавал в нём непоколебимую силу воли. Взяв верх над их общим телом, Зверь, всё спланировав заранее, решился, наконец, освободиться от довлевшего над ним праведника. Но для этого требовалось убить это тело. Сильнейший проснётся. Он был уверен в своей силе. Чтобы не осталось следов на теле, он выбрал наименее травматичный и самый эффективный способ - лёг в ванну, наполненную водой, и спокойно опустил туда же включённый электроприбор. Через несколько секунд всё закончиось. Очнулся он поздно вечером в морге. Раздел пьяного санитара и, облачившись в не слишком благоухающие одежды, направился по хорошо известному ему адресу одной из своих подружек. Та встретила его радостно, не обращая внимания на его странный наряд. Переодеваясь, он кинул ей: - Собирайся... - Куда, лапуля? - при этом вопросе она сделала попытку обнять его, но чуть не упала вместе с ним - он вовремя увернулся, ибо силы оставляли его, он чувствовал это с каждой секундой всё сильней и от этого был раздражён. - Хватит строить из себя дурочку... Мы должны успеть к началу. Надо сказать, что женщины готовы были терпеть его грубость из-за его несколько женственной красоты с одной стороны и необузданного темперамента - с другой. Они сели в машину и отправились на окраину города в тот самый подвал. Войдя в подземелье, женщина огляделась и произнесла: - Миш, это что, шутка? Я думала, мы... - она не успела договорить. Подкравшись сзади, Зверь накрыл её нос и рот платком, пропитанным жидкостью с едким запахом. Она медленно осела на каменные плиты пола. Он с большим трудом втащил её безжизненное тело на алтарь, раздел и удалился. Появился он уже в чёрном балахоне с капюшоном... В морге его исчезновения почти не заметили - он числился как неопознанный самоубийца, так что там были даже рады освобождению места, которое по всей видимости, этот труп собирался занять надолго... Мать же, покрывая сына, сделала всё возможное и невозможное, чтобы избавить его от формальностей, так как была предупреждена о возможности такого поворота событий. Можно представить горе матери, потерявшей единственного сына, но невозможно представить, что испытала бедная женщина, увидев своего сына вновь живым. К тому же она хорошо знала, кто именно перед ней. Она одновременно и ненавидела убийцу, и испытывала неописуемую нежность к этому злобному порочному существу... А существо постепенно успокаивалось, всё чаще на его лице играла самодовольная улыбка. Но однажды ночью, около месяца после описанного прецедента, Т.Г. услышала странныестоны из комнаты сына. Она тихонько прошла к его кровати, он спал, но стоны превратились в неясное бормотание. Она наклонилась к его губам и смогла разобрать три слова: "Мама, я жив..." Утром Зверь был в дурном расположении духа, а Т.Г. изо всех сил старалась не выдать своей радости. Так выяснилось, что невозможно убить одного, пока жив другой... И борьба возобновилась с новой силой. - Стоп! - резко оборвала Леся, - А мы? А как же любовь? Наша любовь? - Доченька, ведь он и попросил устроить эти похороны, чтоб ты постепенно забыла его... Кто ж знал, что этот... тебя в свою нору потащит... - Да я не про то... Это всё понятно, но мы должны найти способ прекратить эти его утехи и вообще оставить Мишу в покое! - Так ведь он имеет столько же прав на это тело... Только он более хитрый... - Но нельзя же вот так опускать руки! Через какое время просыпается Миша? - Чем дальше, тем быстрей... Думаю, завтра мы его увидим. Ох, и достанется мне от него за тебя... - Как можно увеличить твою силу? - спросила Леся, когда буря чувств, вызванная встречей ненадеявшихся встретиться, улеглась, и они спокойно сидели рядышком на кровати, держась за руки. - Только взяв её у любящего человека, - ответил Михаил после долгого молчания. - А ты уверен, что не повторишь судьбу своего отца? - Он был один... О его проклятье никто не знал. У меня есть мама... и ты. А Зверь боится взаимной любви, он на неё не способен, он любит только себя. Он силён, потому что берёт силу у любящих его, но он не сможет убить меня, так как сам никого не любит... - Так значит, мы сильней? - МЫ - да. - Я готова, - сказала Леся тут же, без промедления. - Олесь, ты не понимаешь, на что ты идёшь - ты можешь погибнуть. Я никогда не прощу себе этого... - Леся прикрыла его губы своими длинными белыми пальцами. - Я всё понимаю, но твоя жизнь стоит для меня не меньше своей. - Она произнесла это с такой твёрдостью в голосе, что он понял - возражать бесполезно. - Скажи только, нам обязательно ехать в его логово? Вместо ответа он обречённо опустил голову. - Что ж, не стоит тянуть, - уверенно сказала она, слегка сжала его руки в своих, встала и шагнула в прихожую. Снова всё готово для ритуала, только вместо Зверя - он, её Миша. А она, поёживаясь от страха и холода, лежит на этом проклятом алтаре в сознании и наблюдает, как ритуал подходит к концу. Вот он берёт в руки кинжал, заносит над самым её сердцем и выкрикивает заклинание на незнакомом древнем языке. Панический ужас охватил её, она закрыла глаза, чтобы не видеть его искажённого злобой и болью лица. Дальше она слышала только его дикий крик и потеряла сознание. Очнулась она через два дня. Миша лежал в бреду, и бедная Т.Г. еле успевала менять пузыри со льдом. - Мне плохо... как ты не понимаешь... почему ты не оставишь меня? Ты ведь знаешь, что я всё равно сильней тебя, и не тебе тягаться со мной... так оставь мне это тело... сиди и не мешай мне жить так, как я хочуу... ууу... зачем ты мучаешь меня... - дальше из его рта вырывались ругательства, самые мерзкие, какие только Лесе приходилось слышать. - Это кризис, - сказала Т.Г., видя испуганное лесино лицо. - Он предупреждал, что будет так... Доченька, ты-то как? - Не волнуйтесь обо мне, лучше - о нём... Вы извините, Т.Г., я не могу сейчас вам помочь... - Она пошатывалась от слабости. - И речи быть не может... Ступай на кухню, поешь, - там всё горячее, - и в кровать. Да, Леся, у меня плохая новость... Скорее всего, ритуал придётся повторять... - Как скоро? - Как только вы оба придёте в себя. - В её глазах застыли вопрос и мольба. - Вы же знаете, я пойду до конца... И ритуал повторяли до тех пор, пока Михаил не почувствовал в себе достаточно сил для решающей схватки. Леся к тому моменту напоминала, скорей, тень, но держалась она мужественно... И вот наступил тот самый день (Миша всё рассчитал по звёздам)... Все трое (Т.Г., Леся и Миша) уже стояли на пороге потайной комнаты в логове Зверя, как вдруг Миша обернулся и произнёс, обращаясь к Лесе: - Что бы ни случилось, умоляю тебя, оставайся на месте. Они вошли... Комната была обратным прототипом ризницы в храмах: всюду в беспорядке лежали различные предметы, которые редко можно встретить в обычной жизни, разве что в специализированных магазинчиках... В одном из углов находилось нечто, похожее на гардероб. На вешалках, сделанных из чьих-то костей (похоже, Зверь "с пользой" проводил свой досуг), висели одинаковые хламиды, отличавшиеся только цветом (в основном чёрные, но были и красные) и материалом (шёлк, атлас, бархат). Миша порылся в этом бардаке и, найдя нужные предметы, сказал: - Приступим. Все роли были расписаны заранее. После того, как Миша откроет портал в измерение, где он мог встретить своего врага, и пройдёт сквозь него, женщины должны были держать меч в горизонтальном положении прямо в воротах, чтобы не дать им закрыться и впустить Мишу обратно, если он победит, и не допустить выхода Зверя, если он всё же одолеет. Михаил с брезгливым выражением лица снял все вешалки с балахонами (он-то знал, из чьих костей они были сделаны умелой рукой Зверя) и свалил их в другом углу. На задней стенке шкафа показалось нечто, вроде закрытых дверей. Было непонятно, то ли створки нарисованы, то ли реальны, то ли они существуют отдельно от стенки и лишь находятся близко к ней. Но узнавать эти подробности у женщин почему-то не возникло желания. Михаил вполголоса прочёл короткое заклинание, и и двери распахнулись наружу. Леся только успела подумать: "как всё быстро и просто", а Миша тем временем уже вступил в распахнутые двери. Т.Г. протягивала ей один конец меча, взявшись за который, Леся поняла, почему Михаил так настаивал на участии матери - она сама, обессиленная, просто не смогла бы долго держать этот меч. Смутно, но всё же они могли видеть происходящее по ту сторону дверей... Как только Миша вошёл в них, он оказался в каком-то полуразрушенном городе, вдалеке клубился дым пожара, тут и там лежали и свежие трупы, и полуистлевшие тела, и скелеты в лохмотьях, когда-то бывших одеждой. Сам же он был одет, как средневековый рыцарь, в руках - тот самый меч... Он чувствовал запах гари и гнилой плоти. Но долго ждать ему не пришлось - в воздухе возникла сначала тень, которая потом приняла форму человека в чёрной хламиде с надвинутым на лицо капюшоном. Человек в чёрном заговорил первым: - Ну здравствуй, брат, - сказал он и откинул с лица капюшон, - вот мы и встретились... На Михаила смотрело его собственное лицо с саркастической улыбкой. - Даже сейчас ты не можешь честно сразиться... - Да, с магией у тебя всегда были проблемы... Что ж, как пожелаешь. - И Зверь одним движением руки сдёрнул с себя балахон и отшвырнул его в сторону... Под ним тоже оказались доспехи воина. В правой руке он держал меч. Напал Зверь тоже первым... Поединок был недолгим. После обмена выпадами и контрвыпадами, Михаил, ловко увернувшись от резкого удара Зверя и оказавшись позади него, умело выбил меч из его рук и прижал его, обезоруженного, к груде камней... То, что произошло дальше, уложилось буквально в считанные секунды. Зверь, не желавший так просто расставаться с жизнью, поднял было руку. Кончики его пальцев искрились. И тут Леся, предугадав намерение Зверя, бросив Т.Г.: "Подержите", оставила свой конец меча и ринулась в проход. Т.Г. хотела было задержать её одной рукой, но меч был слишком тяжёлый... А Зверь, отвлечённый внезапным появлением нового лица, рефлекторно направил руку на Лесю. И от его руки в её сторону мелькнул разряд молнии. Леся упала, но молния, поразившая женщину, бумерангом вернулась к пославшему её. Зверь рухнул, как подкошенный, от его тела шёл дым, и пахло палёным мясом... Конечно, Мише было не до того, чтоб рассматривать мёртвое тело врага... Он бросил его и метнулся к Лесе. Когда он приподнял её голову, то последнее, что она могла сказать, было: "Это он тебя спас... Он был бы похож на тебя..." У Миши не было времени на разгадывание тайны этих предсмертных слов, так как всё вокруг начало рушиться. Здания, более менее целые, рассыпались, словно были выстроены из песка... Михаил подхватил безжизненное тело Леси и метнулся в открытые двери... Оказавшись по эту сторону дверей, он бережно уложил тело на пол. На глазах его были слёзы. Он подошёл к матери, взял у неё меч и трижды произнёс короткое заклинание, навсегда запечатывающее эти двери... Но в тот момент, когда он укладывал свою мёртвую жену, будто она была жива, из прохода проползла бесформенная серо-фиолетовая тень. Никто так её и не заметил... Да и до этого ли было матери и сыну, склонившимися в слезах над телом молодой женщины... ЭПИЛОГ Горе Михаила было в два раза больше, так как он узнал, что его жена была беременна. Именно их нерождённого сына она имела в виду, говоря: "Он спас тебя". Если бы не это дитя, наделённое силой своего отца, эффекта бумеранга не произошло бы, и кто знает, что было бы теперь... Но, как сказал Сенека, "Calamitas virtutis occasio" - бедствие - пробный камень доблести. И Михаил с головой ушёл в свою работу... Он почти не вылезал из отделения реанимации скорой помощи, среди персонала слыл отшельником, в общих гулянках по поводу и без повода не участвовал, но на рабочем месте, то есть у кровати больного, он поистине творил чудеса, возвращая к жизни казалось бы безнадёжных больных. Этим он заслужил уважение и трепетное отношение к себе своих коллег... Как можно догадаться, тут не обошлось без мистики... Обострённые страданием и неутихающей болью чувства его могли улавливать голоса "оттуда", зовущие больного или наоборот молящие его, Мишу, дать ему шанс с помощью своих сверхспособностей. Он так же чувствовал мысли и эмоции находящегося на грани человека, своего пациента... И, сопоставив мнения обеих сторон, принимал мгновенное решение... Практически, всё зависело только от этих мнений, так как вернуть человека из состояния клинической смерти к жизни для него не составляло труда... А Зверь, потеряв тело, но не жизнь и превратившись в серую тень, непрерывно находился в поисках... В поисках новых и новых тел, ибо, когда ему везло, и он находил приличное тело, то, завладев им, он пускался во все тяжкие. Если человек был склонен к злоупотреблению спиртным, то очень скоро он спивался и умирал. Если он (или она) был подвержен блудной страсти, то либо погибал от рук маньяка, либо, заболев неизлечимой венерической болезнью... Но все эти утехи не могли заглушить боли, неизвестно откуда взявшейся после потери тела... И вот он уже желает смерти, он губит своих жертв, затрачивая на это всё меньше и меньше времени, уже не наслаждаясь пороками, а лишь желая одного - смерти... В конце концов, отчаявшись, при свете дня он отсиживался в своём подвале, который после вышеупомянутых событий, опечатали. Но что значат для тени замки и печати? А ночами он бродил по остывшим камням улиц, но его любимым местом были кладбища, где он блуждал среди могил своих жертв, помня каждую и "навещая" её... Сколько чувств было в этом бестелесном сгустке энергии... От ненависти к своим жертвам до зависти... О, как он завидовал их покою! Были чувства, даже похожие на любовь, не было лишь одного - раскаяния... И хоть знал Зверь, что именно это чувство успокоит его душу, не мог вызвать его в себе... И если где-нибудь поздно ночью вы увидите что-то, похожее на человеческую тень, не бойтесь - это жалкое исчадие ада не причинит вам никакого вреда, ибо оно занято лишь одной мыслью, лишь один вопрос терзает эту измученную, изуродованную душу: где же взять его - раскаяние, и забыться, наконец, вечным сном... Onyx Gargoyle